КОНТЕКСТ
Следуя решениям ICOMOS (Международный совет по сохранению памятников и достопримечательных мест), Министерство культуры УзССР инициировало в 1970-е-1980-е годы масштабные работы по созданию Свода памятников. Они включали выявление объектов культурного наследия всех исторических периодов, их научное описание и предложения по охране и – возможно – по реставрации. Однако в последующие десятилетия существенная часть данных работ была положена под сукно, т.к., с одной стороны, исследователи не располагали необходимым для публикации бюджетом, а с другой стороны, после обретения независимости республикой, выявилась несовместимость большого круга памятников с ценностями и идеологией новой власти. Этот процесс сопровождался сломом одних памятников, радикальной перестройкой других и переносом третьих в отдаленные от исторического центра районы.
Подобное обращение с памятниками усугублялось чрезвычайно противоречивым восприятием советской архитектуры вообще и модернизма последних ее десятилетий в частности. У поздней советской интеллигенции она вызывала отторжение как детище – воспользуемся термином того времени – «административно-командной системы», несовместимое с правом на индивидуальный выбор. После 1991 года, модернизм у постсоветских элит напротив ассоциировался с обществом, построенным на эгалитаристских лозунгах, память о которых следовало затушевать, а лучше выкорчевать с корнем. Жители «хрущоб» ощущали упадок инфраструктуры былой жизненной среды не как следствие изменившейся социальной действительности, а как объективные свойства самой архитектуры, якобы изначально ущербной. Хотя в этом советская архитектура не была уникальна – та же участь постигла grands ensembles во Франции и схожие проекты в других странах Запада, затронутых в 1950-е-1960-е годы модой на индустриальное домостроение.. Дома, кафе, кинотеатры, гостиницы, рестораны 1960-х-1970-х годов быстро обернулись в общественном мнении «допотопными» и «непрестижными» постройками. Как и в других в постсоветских странах модернизм стал восприниматься как характерное порождение всенивелирующего тоталитарного «совка». В существенно меньшей степени это восприятие касалось так называемой сталинской архитектуры, удовлетворявшей как «новую буржуазию» с ее «неоклассическими» вкусами, так и власть, склонную к парадным репрезентациям. Этому способствовало также и физическое состояние архитектуры советского модернизма, разрушавшегося, в силу экспериментального характера многих материалов, применявшихся при строительстве, быстрее традиционной архитектуры сталинского или досоветского периодов.
Однако в 2010-х годах в отношении советского модернизма появились и новые тенденции. Историки и кураторы архитектуры, удовлетворившие первоначальный интерес к «русскому авангарду», стали внимательнее приглядываться ко второй волне советской модернизации, начавшейся с хрущевской реформы. Знаковым событием в этом плане стал XIX Всемирный архитектурный конгресс в Вене в 2012 году, в центре которого оказалась выставка «Советский модернизм 1955-1991: неизвестная история», посвященная модернизму бывших советских республик. После неё было много других событий и проектов, ставивших во главу угла изучение и защиту памятников советского модернизма 1960-х-1980-х годов. Одновременно с этим проходило вписывание советской архитектуры в мировую историю модернизма. В ряде международных проектов, таких, например, как SOS Brutalism, советский модернизм стал фигурировать не как периферийное явление, но составная и равнозначная часть общемировой истории. В локальных контактах активисты, историки и кураторы стали все чаще поднимать вопросы защиты модернистского архитектурного наследия: начавшись с моды на «советские мозаики», это движение сегодня включает в себя множество сюжетов и приобретает разнообразные формы.
Процесс разрушения модернистских памятников в Ташкенте был особо острым вследствие личной неприязни Ислама Каримова, первого президента Узбекистана, к советскому наследию. В силу экономических обстоятельств Узбекистан не мог немедленно приступить к столь же широкому новому строительству, как Туркменистан, модернистские сооружения которого серьезно пострадали в ходе 1990-х-2000-х годов. Однако туркменскому сносу президент Каримов противопоставил масштабную перестройку модернистских памятников, многие из которых – такие, как административный комплекс на площади Ленина, ташкентский Музей искусств, театр имени Хамзы, Дом знаний и многие другие – были изменены до неузнаваемости и де факто утратили статус памятника. К сожалению, после смерти Ислама Каримова процесс не прекратился, а в чем-то даже ускорился: строительство так называемых сити во многих городах Узбекистана, как правило, угрожает модернистским сооружениям (о сносе нескольких из них Alerte Héritage писала здесь и здесь). Возможно, на этот плачевный процесс влияет и то, что выявление памятников архитектуры в поздние советские годы в основном завершалось сооружениями сталинской эпохи, т.к. модернизм тогда еще не воспринимался как часть культурно-исторического наследия из-за отсутствия необходимой исторической дистанции. Поэтому сегодня он находится в наиболее уязвимом положении – и наш проект, в перспективе задуманный для охвата всей советской архитектуры Узбекистана, логично начал с этого наиболее хрупкого слоя.
Конечно, проблемы сохранения советской архитектуры, не ограничиваются одним модернизмом. В ходе второго этапа нашего проекта мы убедились, что не менее уязвима и архитектура первых советских десятилетий: сохранившиеся памятники конструктивизма в главных узбекистанских городах можно буквально сосчитать по пальцам. Что касается архитектуры сталинских десятилетий, условно начавшихся в середине 1930-х и завершившихся с хрущевской реформой 1955 года, она, несмотря на внутреннее соответствие некоторым идеологическим императивам современности, таким как ориентация на локальные исторические архитектурные формы, монументальную помпезность и симметрию, порой также уязвима в условиях рынка и корыстной смычки застройщиков с муниципальными властями. История «дома №7» по улице Бобура в Ташкента является в этом отношении наиболее показательным примером: несмотря на многократные подтверждения со стороны Министерства культуры о том, что речь идет о памятнике архитектуры, застройщик с редкой настойчивостью пытался добиться слома здания и скорее всего преуспел бы в этом, если бы не отпор со стороны жителей дома и инициативных горожан.